§ 4. Возникновение образа врага
Двойные стандарты политики и пропаганда
С начала лета 1946 г. в советской прессе появляется все больше статей и заметок, в которых «поджигателями войны» предстают лидеры США и западноевропейских государств. Так, 2 июня 1946 г. «Правда» цитировала следующее высказывание американского комментатора Стила: «Бирнс заявил Трумэну, что он не способен проводить "твердую политику" по отношению к Советскому Союзу, если Соединенные Штаты не смогут достичь высокого уровня производства путем прекращения забастовок, мобилизации рабочих и обеспечения внутреннего единства в Соединенных Штатах». Подобные высказывания соседствовали с призывами обеих сторон сохранить антигитлеровскую коалицию, что отражало реальную противоречивость международной обстановки: обострение конфронтации сочеталось с компромиссами по ряду вопросов. Но объективно действия держав способствовали углублению кризиса коалиции. «Лето и осень 1946 г. были временем острой полемики на многочисленных международных форумах, на разных уровнях, — писал А.М.Филитов1, — в ООН, где начал обсуждаться вопрос о контроле над атомной энергией; на Парижской мирной конференции, где обсуждался вопрос о мирных договорах со странами — бывшими союзницами гитлеровской Германии; на сессиях СМИД, где помимо этих договоров начали обсуждаться и германские дела (в том числе и "договор Бирнса"). Все больше разгорался конфликт в самой Германии: шла речь о сепаратном объединении американской и английской зон (создании "Бизоний"); была закрыта граница между этими зонами и советской; Бирнс выступил с речью в Штудгарте (6 сентября 1946 г.), где поставил под сомнение незыблемость границы по Одеру-Нейсе, — это была явная апелляция к немецкому национализму и реваншизму».
В контексте международных отношений внутриполитические и идеологические меры советского правительства в 1946 г. объективно вели к возникновению в скором будущем образа врага.
Новым моментом в советской пропаганде в июле 1946 г. стала прямая критика советскими журналистами Б.Изаковым и М.Марининым (Я.С.Хавинсон) «атомной дипломатии» США. В статьях «Бикини», «Атомная дипломатия и ее маневры» подчеркивалось, что атомный шантаж дискредитирует американские «разговоры» об атомном разоружении, план Баруха; политика американцев направлена на сохранение атомной монополии. Причины милитаристской политики союзника советские журналисты видели, во-первых, в увлечении атомной бомбой, силой и, во-вторых, в стремлении США избежать послевоенного экономического кризиса за счет союзников и других суверенных государств2. Статьи появились накануне принятия конгрессом США законопроекта Мак-Магона, согласно которому правительство США не имело право предоставлять информацию об атомных секретах даже Англии. Вместе с тем, пропагандисты СССР использовали старый прием, перекладывали ответственность за сложности во взаимоотношениях с США на различные «темные силы». Однако и здесь появлялись новые моменты, которые вели к разрушению коалиции. Так, 24 июля Д.Заславский опубликовал в «Правде» статью «Черное дело американской охранки». В ней рассказывалось о неудачной попытке Управления стратегических служб (УСС) США обвинить в шпионаже офицера советской миссии в Америке Редина. С точки зрения журналиста, УСС стремилась обмануть американский народ, скрыть неблаговидные дела спецслужб и подорвать единство держав коалиции3.
Продолжая дискредитацию У.Черчилля, Заславский 1 августа 1946 г. в статье «Лобызание Геббельса» процитировал известные слова Геббельса и Черчилля о «железном занавесе» и резюмировал: «Совпадение полное: Черчилль повторил Геббельса... Перед своим издыханием Геббельс словно напутствовал будущих антисоветских клеветников... послал им последнее мерзостное лобызание».
Главным виновником кризиса коалиции советское руководство считало правительство Великобритании. Летом 1946 г. советская пресса не скупилась на критику министра иностранных дел Э.Бевина, а также колониальной политики Великобритании. 15 июля Б.Изаков, иронично передернув любимое выражение У.Черчилля, опубликовал в «Правде» статью «За бархатным занавесом». «Тяжелые складки бархатного занавеса скрывают звуки выстрелов, человеческие стоны, ропот недовольства, — скрывают, но не могут заглушить», — писал журналист.
Опубликованные в 70-е годы архивные документы действительно свидетельствовали, что правительство Великобритании, по выражению А.М.Шлезингера, «выдвигало упиравшиеся и нерешительные, по их мнению, Соединенные Штаты на передовую роль в "холодной войне"». Вместе с тем, американский историк явно преуменьшает роль США в развязывании «холодной войны»; пытается представить правительство своей страны защитницей демократии во всем мире, преуменьшает значение чисто американских интересов в проведении послевоенной экспансионистской политики4.
Для ее проведения правительству США и потребовался образ советского врага. Президент США Гарри Трумэн настолько поверил в пропагандистскую идею о стремлении СССР подчинить Западную Европу вплоть до Ла-Манша, что игнорировал объективные факторы. 11 июня 1946 г. он отверг все аргументы начальника штаба армии США Д.Эйзенхауэра, который доказывал военно-техническую необоснованность разговоров о возможности русского наступления в Европе5. Но под воздействием пропаганды не устоял и Эйзенхауэр: к середине 1947 г., следуя за эволюцией общественного сознания в США, он перешел к черно-белой системе взглядов «холодной войны». Свою лепту в этот процесс внесли и друзья-миллионеры Эйзенхауэра, готовившие популярного человека к политической карьере. Боевого генерала «обволакивали роскошью». «Имея доход в пятнадцать тысяч долларов (всего лишь. — А. Ф.) в год, — пишет биограф Эйзенхауэра Стивен Амброз, — он регулярно отдыхал так, как могут себе позволить отдыхать только самые богатые люди»6. Вместе с новым образом жизни Эйзенхауэр впитывал в себя и новые идеи в духе «холодной войны».
Столь же нелогично, как и Г.Трумэн, вел себя и И.В.Сталин. Только в противоположном смысле: в ответах на вопросы президента американского агентства Юнайтед Пресс Хью Бейли, опубликованных 30 октября 1946 г. «Правдой» и другими газетами, он вопреки фактам и заявлениям Р.Бирнса полностью отрицал усиление напряженности во взаимоотношениях супердержав, по-прежнему считал «поджигателями войны» только «Черчилля и его единомышленников в Англии и США». Секрет алогизма раскрывался просто: на вопрос «Заинтересована ли все еще Россия в получении займа у Соединенных Штатов?» ответ был ясным и коротким: «Заинтересована». Сталин готовил предпосылки к сессии Генеральной Ассамблеи ООН, которая в конце 1946 года приступила к обсуждению вопросов международного сотрудничества.
Кремлевские руководители с недоверием и подозрительностью относились к интеграции европейских экономик в послевоенный период, к новым возможностям антикризисного государственного регулирования экономики в капиталистических странах. Прежде всего потому, что все иные виды интеграции обгоняла военная, а идея была высказана не кем иным, как У.Черчиллем. Надеясь на наличие непримиримых противоречий между капиталистическими странами, советские пропагандисты муссировали тезис о возможном распаде союза «англосаксонских держав».
Выдавая желаемое за действительное, ведущий советский специалист по мировой экономике академик Е.С.Варга опубликовал 27 ноября 1946 г. в «Правде» статью «Приближение экономического кризиса в капиталистическом мире». США, констатировал академик, находятся накануне кризиса, а его «разрушающее воздействие» не позволит европейским странам достигнуть «полосы экономического расцвета».
Представляется, что специфический термин «англо-саксонские державы», активно используемый именно весной 1946 — весной 1947 г., также выражал интересы советского руководства: не обращать внимание на идеологические разногласия с США, извлечь экономическую выгоду, а ответственность за кризис коалиции возложить на Великобританию. Вместе с тем, отрицая усиление международной напряженности, ЦК ВКП(б) предпринимал меры по консолидации идеологических кадров, воспитанию масс в духе советского патриотизма в условиях «жесткого курса» США. Идеологические постановления ЦК ВКП(б) августа-сентября 1946 г.7 в первую очередь предусматривали устранение «иностранного влияния» в искусстве. Увлечение театральных коллективов страны пьесами современных зарубежных авторов стало отождествляться с «пропагандой реакционной буржуазной идеологии и морали», «попыткой отравить сознание советских людей мировоззрением, враждебным советскому обществу, оживить пережитки капитализма в сознании и быту». С точки зрения руководства страны, причины ошибок лежали в области субъективного: проистекали из незнания предмета, легкомысленного отношения к делу работников культуры.
В свете партийных установок летом-осенью 1946 г. газета «Культура и жизнь» подвергла критике абстрактных «низкопоклонников». Одной из немногих статей, в которых называлось имя конкретного «эстета», была статья зав. отделом искусств УПА Б.С.Рюрикова «Против эстетства и равнодушия». «Это идейно убогая критика, — писал о творчестве критика А.С.Гурвича Рюриков, — она по сути дела ничему не учит и никуда не ведет»8. Аппарат УПА развивал основные положения постановлений партии. В конце ноября 1946 года Г.Ф.Александров направил секретарю ЦК А.А.Жданову проект тезисов «О партийности литературы». Четвертый пункт тезисов говорил о шовинистических настроениях номенклатуры: «Наша литература, отражая строй более высокий, чем любой буржуазно-демократический строй,.. .имеет право на то, чтобы учить писателей зарубежных стран новой общечеловеческой морали. Советским писателям не к лицу преклонение перед буржуазной литературой Запада, переживающей гниение и распад»9.
Вторым изданием, на страницах которого проводилась кампания, стал журнал «Крокодил». Немногочисленные карикатуры, рисунки обличали пошлость неких неназванных пьес советских авторов, требовали удалить «сор из театральной избы», подразумевая под сором пьесы современных зарубежных авторов; высмеивали беспринципных культработников, расточительство и кумовство в кинематографе10.
Подобные материалы не занимали много места в газетах и журналах. Судя по отчетливой направленности прессы второй половины 1946 — начала 1947 гг., ее гораздо больше волновали проблемы бюрократизма в советских учреждениях, «блат» — наличие черного рынка, нерасторопность хозяйственников, заформализованность культработы, «головотяпство», «ретуширование» проблем при движении бумаг вверх по бюрократической лестнице. Во многих статьях авторы призывали смело выдвигать новые кадры и улучшать управление народным хозяйством11.
Государственная тревога номенклатуры
Таким образом, ни в постановлениях ЦК ВКП(б), ни в прессе во второй половине 1946 г. не было ярко выраженного внешнего и внутреннего врага. Вместе с тем, профилактические мероприятия советского правительства в области идеологии в контексте международных отношений стали мощным импульсом для советской номенклатуры. Осенью 1946 — весной 1947 г. в УПА стали поступать официальные документы и письма, которые отражали обеспокоенность служащих разного ранга, видевших образ врага в соответствии со своим кругозором в разных людях, общественных движениях, государствах. Так, Главное политическое управление Вооруженных сил СССР и Совинформбюро в лице И.Шикина и В.Каблучко уведомляли ЦК ВКП(б) об ожесточенной идеологической борьбе за умы интеллигенции и народа в Германии, Польше, Чехословакии. Картина вырисовывалась угрожающая: союзников обвиняли в проповеди антисоветизма, западных ценностей, помощи «реакционерам» типа Миколайчика в Польше12. Советские представители за рубежом — военные, партработники, корреспонденты газет все чаще сообщали о провокационном поведении оккупационных английских и американских властей в Германии, антисоветских выступлениях немецкой социал-демократии, заявлявшей об отсутствии в СССР социализма, наличии эксплуатации граждан государством, низком жизненном уровне13. Политическое руководство СССР не было довольно и положением внутри и на окраинах страны. Инспекторы ЦК ВКП(б) и корреспонденты центральных газет сообщали о сильном националистическом и сепаратистской движении в западных областях СССР: распространении листовок и слухов, нелегальных газет, проведении террористических акций в городах, например, Риге. Число убитых «бандитами» доходило до 250-300 человек в месяц. Одним из гнезд национализма были признаны университеты Западной Украины, Латвии. Украинских писателей инспекторы ЦК ВКП(б) обвиняли в стремлении освободиться от партийного контроля и получить «свободу слова»14. Сообщая о фактах плохого ведения хозяйства в только что организованных колхозах и совхозах, МТС, о мародерстве работников госбезопасности, корреспонденты ЦК не связывали с ними радикализм части местного населения. Вину за происходившие эксцессы они возлагали на местные кадры, обвиняя их в низком политическом и культурном уровне, сочувствии националистам и «кулакам». Получая тревожные сигналы, А.А.Жданов, Г.Ф.Александров и соответствующие министерства разрабатывали планы устранения недостатков.
Сильное беспокойство работников Совета по делам религий и культов Узкова и Врачева, а также их руководителя И.В.Полянского, вызывал повсеместный рост религиозного движения. Важнейшим врагом в западных областях страны они считали католицизм — организацию с «ярко выраженным политическим направлением», «фанатиков-ксендзов»15. Представители местных обкомов и крайкомов партии, начальники управлений МТБ по Пензенской, Горьковской, Калининской, Воронежской, Рязанской, Смоленской, Молотовской областям, Алтайскому краю свидетельствовали, что в 1946-1947 гг. религиозность населения возрастала: религиозное движение набирало силу, церковь на местах вмешивалась в гражданские дела, религиозные обряды отправляли даже коммунисты-руководители и их родственники. Это объяснялось не по-марксистски — «саморазорванностью и самопротиворечивостью этой земной основы» (К.Маркс), т.е. не свойствами государственного и общественного строя, а исключительно «психологическими переживаниями населения» по поводу потерь в годы войны и ослаблением культурно-воспитательной работы. Особую опасность, с точки зрения местных начальников МТБ, представляли истинно-православные христиане, иоанниты, ряд других церквей, которые провозглашали необходимость борьбы с «безбожной советской властью и коммунистами», предвещали скорую войну с Америкой и гибель СССР16.
Сама советская действительность — послевоенный голод, контрасты жизни номенклатурных работников и нищеты основной массы народа, создавала питательную среду для неосмысленного протеста и возникновения инакомыслия. Вернувшиеся домой фронтовики выражали недовольство расхищением колхозного добра председателями и бригадирами, высокими налогами, неуважительным отношением администрации к семьям фронтовиков; офицеры — плохим питанием в воинских частях, низким качеством организации досуга, хищениями и рукоприкладством старших начальников, слабой боевой подготовкой. Согласно своему воспитанию, они видели главную причину в бездействии местного начальства, что излагали в письмах в «Красную Звезду», редакция которой переадресовывала их «выше». Поступающие в УПА сведения говорили об ослаблении после войны внутреннего социально-политического единства, начале девальвации советских ценностей у некоторых слоев населения. Социальное недовольство граждан порой прорывалось по незначительным поводам. Так, в сентябре 1946 г. демобилизованный Бушуев с горечью писал о процессе вручения наград в Куйбышевском областном военкомате: «Вместо торжественной обстановки — грязная, полутемная лестница, и чувствуешь себя не как достойный сын своей Родины, а как КАКОЙ-ТО ОТЩЕПЕНЕЦ»17 (выделено мною. -А.Ф.). Поиском «отщепенцев» среди интеллигенции занимались ортодоксальные коммунисты: профессор Ленинградского университета А.Я.Металлов в сентябре 1946 г. обратился в «Правду» с письмом, в котором разоблачал «формалистов» — руководителей кафедр и факультетов МГУ и ЛГУ. «...даже последние постановления ЦК не внесли каких-либо существенных улучшений», — сожалел он. Получив письмо, встревоженный А.А.Жданов адресовал вопрос «как поправить дело?» Г.Ф.Александрову18. Подавляющее большинство советских людей были уверены в справедливости и несокрушимости советского строя. Слишком сильным было доверие народа к «великому Сталину»; трудности быта списывались на последствия войны. Вместе с тем, поворот к «холодной войне» в 1947 году совпал с окончанием ожидания послевоенных перемен, ростом разочарования среди широких слоев населения19.
Советским руководителям, пропагандистам надо было дать свое объяснение причин тяжелой жизни, отсутствие каких бы то ни было улучшений в быте миллионов людей. Это было тем более актуально, что кардинального улучшения в ближайшие годы не предвиделось: огромное количество сил и средств тратилось на создание новейших вооружений, ядерной бомбы. Сместить фокус внимания людей с трудностей быта, консолидировать вокруг правительства можно было за счет образа врага, происками которого было легко и просто объяснить отсутствие ожидаемых перемен.
В ноябре-декабре 1946 г., одновременно с заявлениями Сталина об отсутствии напряженности во взаимоотношениях супердержав и борьбой с «низкопоклонством» внутри страны, Управление пропаганды и агитации начало анализировать степень агрессивности Запада. В справках «К вопросу о поводах для нашей подозрительности» и «Антисоветские вымыслы капиталистической печати» были собраны многочисленные высказывания официальных лиц и журналистов Запада антисоветской направленности. Особо подчеркивалась негативная роль американской печати и «интриганская» — правительства Великобритании, в расколе коалиции20. Резкими критиками политики США стали писатели, побывавшие за границей. Так, в ноябре 1946 г. И.Эренбург выступил перед коллегами из ССП. Ссылаясь на разговор с бывшим министром торговли США Г.Уоллесом, он рассказал о росте антисоветских настроений в правительственных кругах США, о расправах над защитниками рузвельтовской политики сотрудничества с СССР; обращал внимание на не понятный европейцу стиль американского мышления. Вместе с тем, писатель в разгар борьбы с низкопоклонством не стесняясь восхищался американским бытом, техникой, особенно полиграфической: «Быстрота информации невероятная. Вот что значит пропаганда»21